Прекрасно помню, как провожала сына в первый класс. В костюме и при галстуке он выглядел непривычно серьезным. В руке — огромный букет оранжевых гербер, за которым то и дело пряталось его лицо. Чувствовала, как он волновался. Но я все же больше. Еле сдерживалась, чтобы не расплакаться посреди торжественной линейки.

Спустя пару месяцев я помогаю ему с домашним заданием. Снова сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не разрыдаться. Только в этот раз от бессилия. А еще не взорваться и не наговорить лишнего, о чем буду жалеть. Мы бьемся над прописью целый час. Потом меня ждет получасовая забастовка по поводу чтения. И так почти каждый день.

Уроки с сыном превратились в домашний кошмар, а я — в злобную фурию. Это происходило молниеносно, я не успевала осознать точку невозврата, после которой уже не могла остановить поток нотаций. Просто колдовство. Как говорится, и в Хогвартс не ходи. Понятно, что в такой атмосфере наши отношения становились все формальнее и отчужденнее. В пространстве квартиры витал дух холодной войны с примесью борьбы за независимость.

Я дико переживала. Советовалась с мамой, подругами. Перечитала книги Л. Петрановской, Ю. Гиппенрейтер и массу статей. Сходила к психологу. Я все понимала про безусловную любовь, принятие и полностью поддерживала эти идеи. Но сохранить спокойствие удавалось максимум на неделю. Я захлебывалась чувством вины и ощущением, что я — не просто плохая, а ужасная мать.

И все же понемногу, маленькими шажками ситуация выровнялась. Вернулись доверие и теплота. Мы снова стали разговаривать с сыном "по душам", а не только спорить и доказывать свою правоту. Делюсь своими открытиями.

Ведите дневники

Напоследок расскажу о самом важном открытии, которое в наибольшей степени повлияло на мое перерождение как мамы.

Все отрицательные эмоции по поводу учебы ребенка "кричат" о наших собственных скелетах в шкафу.

Бесполезно отмахиваться от своих негативных и таких некрасивых эмоций. Они все равно вылезут и дадут о себе знать. Чем больше сил я тратила, чтобы их избежать, спрятать, тем сильнее они становились. Вечером я ругала сына, а утром и весь последующий день — себя.

Я устала от этого жуткого напряжения. И однажды перестала бороться, оправдываться, искать объяснений и корить себя. Позволила быть гневу, раздражению, чувству вины, обиде. Мне помогло ведение дневника. Я садилась и писала без остановки, не фильтруя, не корректируя, не обращая внимания на грамматику и пунктуацию. Кому-то больше подойдет рисование, бег трусцой или наговаривание на диктофон.

Это помогло глубже исследовать себя. Я осознала то, чего не хотела замечать: за всем этим прячется страх не справиться с ролью хорошей мамы. А за ним сидит мое эго и внушает, что у меня, такой умной и образованной, должно все получаться блестяще. Я не имею права ошибаться (привет синдрому отличницы). У других родителей дети могут учиться плохо, мой сын — никогда. Если такое случилось, значит, я сама виновата: вместо того, чтобы полностью сосредоточиться на подготовке ребенка к школе, параллельно занималась карьерой и решала личные проблемы.

Тогда я по-настоящему поняла, над чем следует работать в первую очередь. Изменения не произошли за один день. Я перестала истязать себя обещаниями, что "больше такого не повторится". Эмоциональные всплески случались, но их частота и амплитуда колебаний неуклонно снижались.

Сейчас мой сын учится средне. В учебе случаются провалы, и я недовольна этим. Но его успеваемость уже не является камнем преткновения в наших отношениях. Я убеждена, что его дальнейшее финансовое, социальное и душевное благополучие не имеет прямой связи с отметками в дневнике. Его шанс работать "тем самым" дворником примерно равен шансу стать микробиологом. Мой мозг и мое сердце настолько глубоко впитали в себя эту веру, что кажется, будто я так считала всегда.

Лидия Сорокина