Они же, эти «успешные», «состоявшиеся» люди, эти сливки общества, легко объясняют все социальные язвы: все нищие, больные, необразованные, притесняемые во всем виноваты сами. Потому что тупые, потому что ленивые, подлые, бесчестные, ничего не хотят, ни к чему не стремятся.

А маргинализация прогрессирует. Сегодня на обочину жизни людей выкидывает так же массово, как в девяностые.

Тогда миллионы «не вписались в рынок» и страна погрязла в нищете, невежестве, пьянстве, уличной преступности. Сейчас мы наблюдаем отчаяние тех, у кого шансов не было с самого рождения.

Была только надежда. На мгновение в «тучные» нулевые всем показалось, что другая жизнь возможна, что главное работать и верить, что вот по чуть-чуть, по капельке, по стежку что-то меняется. Почудилось, что жить стало легче, что судьба стала чуть справедливее к тем, кто старается. Да и не только к ним — как будто пропали из подворотен страшные лица. И сами подворотни исчезали, вместо них появлялись благоустроенные дворики с детскими площадками.

Но надежда мелькнула и растаяла. И вот снова растет бедность, безработица и какая-то апатия. По улицам бегают сотни людей с желтыми и зелеными чемоданами (с чемоданами, но без перспектив). Вместе с ними по городу, как тени, снуют и совсем другие курьеры, и особенно много среди этих закладчиков подростков.

Тротуары испещрены телефонами проституток. За школьными заборами старшеклассники торгуют снюсами, а семиклассники, закинувшись этой дрянью, на тех самых площадках, какими подкупали депутаты свой электорат в нулевые, орут матом дикие песни.

Орут, пока дома их родители напиваются за просмотром ток-шоу, где все верещат и машут руками, клеймя Украину с Америкой.

А прогрессивная наша публика клеймит всех этих выброшенных за борт людей. Говорят, они сами не хотели учиться и развиваться, сами согласились работать за копейки, сами выбрали телевизор, сами выбрали водку, сами упустили своих детей. Говорят, возможность устроить жизнь есть у каждого, но некоторые настолько глупы, подлы и бессовестны, что им никто не поможет. Говорят: да вы сами на них посмотрите, ведь это ужас!

Зрелище и правда часто отталкивающее. Легко сочувствовать продавщице из табачного ларька, которую муж бросил с тремя детьми, издали. Легко жалеть доставщика пиццы, который из-за работы по 12 часов в день, не может получить образования, не зная деталей его биографии. Но если узнать про их жизнь и быт больше, могут открыться поистине чудовищные картины.

Может статься, что продавщица работает в ларьке только месяц, а до того ее выгнали за пьянку из гипермаркета, и муж ушел потому, что она на «корпоративе» загуляла с грузчиком, и денег в доме вечно нет, потому что семья вынуждена выплачивать кредит, взятый в микрофинансовой организации пять лет назад. И брали, например, на норковую шубу.

А доставщик пиццы может оказаться тем самым сбежавшим мужем, уклоняющимся от алиментов и кредиторов. Еще может выясниться, что три года назад этот курьер продал доставшуюся от бабушки хрущевку, чтобы открыть точку по торговле ширпотребом. И прогорел в первые полгода, потому что и без него все научились заказывать тряпки через интернет. А год назад он оформил автокредит на «Мазду», чтобы бомбить на ней по вечерам и, конечно, не выдержал конкуренции с гигантами платформенной экономики, эксплуатирующих таксистов за еду!

Да! Я сама историй таких знаю сотни. За некоторыми наблюдаю годами и даже десятилетиями. Просто я в такой среде росла. Так бестолково, бездарно, бессмысленно живут многие мои одноклассники, бывшие соседи, некоторые родственники.

Да, я могу подтвердить, что многие собственными руками творят со своей жизнью что-то совершенно немыслимое. Но! Я вижу, знаю, понимаю и другое. Обстоятельства жизни этих «неудачников», «лузеров», «отбросов общества» с самого рождения таковы, что часто там изначально просто нет никакого пространства для того, чтобы поступать по-умному и по совести. Многие из этих людей очень рано узнали, что мир несправедлив, а несправедливость рождает беспомощность. Причем злую беспомощность.

Я сама росла в семье «не вписавшихся в рынок» — детство пришлось на девяностые. Семья моя жила не то что бы в бедности — в нищете. Маму сократили, отцу на заводе перестали платить, он переходил на другие заводы — там то же самое, полугодовые задержки зарплат. Родители хватались за любую халтуру, но часто не платили и за нее — заказчики просто исчезали.

Помню, всей семьей плели на дому похоронные венки. Сначала надо было наделать ромашек и незабудок: на кончик черной, пачкающейся проволоки накручивалась вата, потом проволока этим кончиком макалась в клей, затем в какую-то окрашенную крупу, после продевались лепестки, за ними на стебель накручивалась зеленая лента и листья. Пальцы сначала чернели, потом зеленели, появлялись мозоли. Иногда мне это снится. Еще мама работала в киоске, который держали кавказцы. Платили мало, часто подстраивали недостачу. Чтобы компенсировать потери, мы опять всей семьей брались за уборку рынка.

Выживали землей и хозяйством. Распахивали бывшие колхозные земли под картофельные участки. У нас было таких штук пять за городом, еще два в деревне — соток по тридцать каждый. Все майские праздники сажали, весь июнь окучивали, потом пололи, боролись с жуками, в августе собирали урожай, обменивали его на одежду, какие-то вещи, продавали на стихийных базарах. А бабушка с дедушкой, которые не могли прожить на пенсию, завели скотину: сначала коров, потом коз и овец. Это было весело, но и трудно. Живность надо было пасти: по очереди с другими пенсионерами и их внуками гоняли стада на весь день хоть в жару, хоть в дождь в лес. Еще надо было запасать на зиму сено: взрослые косили траву, дети ворошили, чтобы она не сгнивала, следили за тем, чтобы вовремя накрыть ее от дождя брезентом.

А иные семьи в это же самое время ездили на море, за границу, делали в новых просторных квартирах «евроремонты», строили коттеджи, покупали джипы. Дети из этих семей учились в платных гимназиях, посещали дорогие кружки.

Уже тогда было понятно, что таким, как я, придется таких, как они, догонять. И было чувство, что догнать, скорее всего, не получится, слишком неравны стартовые условия. И это было несправедливо.

Ладно родители, взрослые люди, про них можно сказать, что они не проявили какой-то там смекалки, оказались недостаточно предприимчивыми. Но дети что могли сделать в этих условиях, как они могли существенно повлиять на свое будущее?

Но если мое детство было только трудным, у многих оно было еще и страшным. На мне, по крайней мере, родители не срывали злость за свои неудачи, меня не били, не унижали. В моей семье поддерживалась какая-никакая культура, было много книг, было даже принято их читать. В моей семье не установилась привычка смотреть по телевизору всякую пошлятину. Несмотря ни на что, существовала какая-то понятная система ценностей: учиться, трудиться, не врать — хорошо; бездельничать, обманывать, воровать — плохо.

А многие мои сверстники росли в настоящем аду: они не сажали с родителями картошку, они ее воровали с чужих участков по ночам, эти дети не пасли коз, они пасли на районе лохов, чтоб разжиться хоть чем-нибудь, пока родители пьянствуют.

Когда им было шесть-семь-восемь лет, это были дети как дети. Мы играли вместе в прятки, догонялки, они так же звонко смеялись, выдумывали что-нибудь интересное, но постепенно что-то менялось даже в их лицах, в самом облике — они делались грубее, злее... и — да, глупее. А потом и враждебнее. Из них могли вырасти благополучные взрослые?

Могли. Все равно могли. Если бы только их поддержали. Поддержало бы государство и общество. В нулевые немножечко только что-то сдвинулось, и многие даже самые безнадежные вдруг встрепенулись. Я видела, как люди, на которых все поставили крест, бросали пить, колоться, устраивались на работу. Благо появилось, куда устраиваться. Открывались разные мелкие конторы. Некоторые из моих непутевых знакомых и сами открывали какие-то лавочки на субсидии, выдаваемые в рамках поддержки малого бизнеса. Бизнес был незатейливый: какие-нибудь салоны красоты, шиномонтажки, дела шли так себе, но люди верили в лучшее. Люди обзаводились семьями, детьми, получали какие-то пособия, маткапитал — радовались. Не сразу же стало ясно, что эти сертификаты еще попробуй пристрой, что вложить их реально, если только вписаться в какую-нибудь ипотеку, в кабалу на двадцать лет.

Уже примерно всем понятно, что власть под видом подарков хочет только больше закабалить население, заманить очередными сертификатами в многомиллионные кредиты, которые если кого и способны поддержать, то лишь банкиров да застройщиков. Соцсети наполнены матерными частушками на тему маткапитала и бесплатных обедов. Уже даже самые неграмотные понимают, что власть хочет заткнуть рты самым обездоленным, но ни гарантированной нормальной работы, ни порядка на рынке труда, ни развития экономики, ни модернизации, ни инноваций, ни технологичных прорывов не будет.

Ясно, как день, что всех опять обдерут как липку: самозанятых мойщиков окон в коттеджах, репетиторов, нянь и прочих фрилансеров.

Люди крутятся из последних сил. Многие вновь сходят с дистанции. Им говорят: вы там держитесь. А держаться-то не за что.

Все снова посыпалось. Людям дали надежду и отняли. Ей-богу, лучше бы не давали. Для них ведь это все равно, что их снова предали. Да, они так это чувствуют. И пошло-поехало: не жили нормально, не стоит начинать. Кто был в завязке, те развязались. Кто раньше мог получить поддержку в благотворительном реабилитационном центре, те сегодня оказываются в рабочих домах, которыми заправляют вчерашние уголовники. Кто напридумывал себе осознанное родительство, чтобы не отставать от моды на детоцентризм, скинули детей на школы, психологов, соцпедагогов, и у них теперь новый тренд — депрессия и панические атаки. Кто возомнил себя предпринимателем, позакрывали свои шиномонтажки и сидят по гаражам, ругают правительство и срывают злость друг на друге.

Да, это бесит. Это вызывает какую-то даже брезгливость. А чего они как какие-то инфантилы? Соберись, тряпка, возьми ответственность за свою жизнь!

Но они, те кто в самом низу, на дне, не могут больше. У них выученная беспомощность. У них отчаяние. У них обида. И много-много злости. А те, кто говорят «соберись», они ведь, по сути, говорят это самим себе. Это как заклинание...

Ведь не одно только презрение к падшим вместо милости к ним свойственно людям, полагающим, что уж они-то защищены от социальных катаклизмов. Не стоит, право, так себе льстить. Происходящий распад в обществе пугает. Пугает всех. И никакая рационализация — вот я-де молодец, я живу свою жизнь осознанно и серьезно — не спасает. Где-то внутри неприятно зудит: а не является ли все это неблагополучие «глупых», «ленивых» и «подлых» только верхушкой айсберга. Не мчит ли эта жуткая глыба на всех нас. И если да, то переживем ли мы столкновение с ней? Страх — вот причина агрессивных вспышек социал-дарвинизма.

Можно сколько угодно успокаивать себя, что ничего особенного не происходит, и что, если кто-то где-то тонет, то все это просто естественный отбор. Но ведь это же глупость пещерная, безответственность доисторическая — предоставлять естественному течению развитие болезни. Как можно уповать на крепость организма, когда пациент уже чуть ли не в коме?

Хватит уже разглагольствовать, что спасение утопающих — дело рук их самих. Хватит уже назидательно поучать слабых. Сегодня нам всем нужно заново учиться ответственности, основам жизни честного человека, пониманию того, что есть достоинство, права, обязанности, общественный договор и солидарность.

Марина Ярдаева