История о мальчике, с которым никто не хотел общаться— А я возьму такой большой круг… ну, круглую вещь такую, и привяжу к ней веревки, чтобы они вот так свисали, и положу на деревья, и еще ветки будут, и согнется… и тогда дети захотят, но вообще никуда выйти не смогут, а еще все динозавры придут и запутаются, только совсем маленькие смогут пролезть. А вы знаете, что есть такие динозавры, которые не яйца несут, а рожают живых детенышей, и я бы себе только такого завел, он жил бы у меня под кроватью, и я ходил бы с ним гулять на поводке, но у него еще были бы такие крылья, и если бы он полетел у меня с подоконника, то все бы думали: что это такое? А я бы ему фонариком мигал, чтобы он ко мне возвращался. У меня есть такой фонарик, мне папа подарил, он мигает красным или белым — это нужно, чтобы батарейки не садились. А вы знаете, я, когда вырасту, изобрету такую батарейку, чтобы она вообще вечная была, и тогда… — Стоп, — сказала я. — Но я же еще вам не рассказал про батарейку, — удивился семилетний Миша. — Я послушала тебя — и довольно. Дальше я буду говорить с твоей мамой. Я не буду слушать про батарейку. — Но я же еще могу… — Не сомневаюсь. Ты — можешь. Это именно я не готова слушать про батарейку дальше. Мне нужно знать, по какой причине мама привела тебя ко мне. — А я вот смотрел такой фильм… Там были машины-трансформеры, так вот они… — Я не буду сейчас с тобой разговаривать. Я буду разговаривать с твоей мамой. Еще несколько попыток. Миша надулся, обиделся, попытался отвлечь мать. Мать два раза откликнулась на его запросы, потом все-таки считала мое недвусмысленное послание и повторила фактически слово в слово: — Я не буду сейчас с тобой разговаривать. Я буду разговаривать с Екатериной Вадимовной, — и здесь опять не удержалась. — А ты можешь пока игрушки посмотреть. Погляди, сколько здесь машинок, и еще вон там в ящике можно… — Стоп, — снова сказала я. — Игрушки в зоне доступа и уже разрешены к использованию. Расскажите, что вас ко мне привело. — С ним никто не общается, — в голосе мамы даже не тревога, а практически отчаяние. — Из детей, я имею в виду. Из сверстников. А ему уже очень надо. Они просто от него убегают. Или дразнятся. А мальчик, с которым Миша пытался подружиться, сказал своей маме, что он Мишу ненавидит. Почему?! За что?! Ведь наш Миша совсем не агрессивный, он никогда не дрался, не обижал, не бил никого… — Давно дети с Мишей не общаются? Только в школе или и раньше тоже? — Всегда. Он всегда прекрасно общался со взрослыми. Никогда никого не боялся, хорошо вступал в контакт. Здоровался, всегда говорил «пожалуйста», «спасибо». Это ведь значит, что у него нет аутизма, да? Я читала… И со старшими детьми, когда был маленький, иногда тоже играл. Мы пошли в детский сад с четырех лет. В хороший сад, в частный, дорогой. Там много внимания каждому ребенку уделяли, много разных занятий. Но он там все время был с воспитательницей или с нянечкой. Помогал им, хорошо выполнял все задания. Там сложные задания были… Это ведь значит, что он не умственно отсталый? Я сама знаю, что нет. Он иногда такие вопросы сложные задает. Дети с задержкой развития ведь не задают сложных вопросов? И такие сложные умозаключения. И фантазия у него прекрасно развита. Он истории сочиняет и сам их записывает, а потом нам рассказывает. С пяти лет. Я так надеялась на школу. Я специально выбрала самую обычную, рядом с домом, чтобы были самые обычные, нормальные дети. Но нам уже пришлось ее поменять… — Поменять школу в первом классе? Почему? Что случилось? — Миша сначала очень хотел в школу, радовался, ему там все нравилось, уроки нравились и учительница. Мы ему говорили: в школе у тебя будут друзья, и он тоже хотел и был готов с ними дружить. И с учебой у него все хорошо получалось — мы же его готовили. Но рассказывать нам про школу он быстро перестал. А потом я заметила у него странные игры и бормотание такое: всех убить! Я испугалась, конечно, побежала к учительнице. А она мне: «Очень хорошо, я как раз собиралась вам звонить. Понимаете, у меня к Мише абсолютно никаких претензий нет, он немного навязчив, но в целом вписался и совершенно справляется со всеми учебными и дисциплинарными требованиями. Но дети от него буквально шарахаются. Вчера мы ходили в дом культуры на спектакль и все (все!) дети класса отказались встать с Мишей в пару. В результате я сама вела его за руку. Как вы понимаете, меня это не может не тревожить. Что-то здесь не так. Может быть, вам показать его психиатру? Я слышала на курсах повышения квалификации, что такая реакция детского социума бывает при начинающейся шизофрении». Как вы понимаете, ребенка мы немедленно из этого класса забрали. «А психиатру-то показали?» — хотела спросить я, но удержалась, решила дослушать историю до конца. — И отдали его в небольшую частную школу, маленький класс, семь мальчиков и три девочки. Ему очень понравилась учительница, он ей открытки рисует, цветы дарит. — А с детьми? — Он выбрал одного мальчика, который его чем-то привлек, пытался с ним подружиться, машинки ему дарить (это Мише бабушка посоветовала), но тот его все равно от себя гонит, а позавчера учительнице сказал: «Лилия Николаевна, пожалуйста, уберите Мишу от меня, я его ненавижу…» Тут мама Миши заплакала. Миша, который все это время дулся в кресле, встал, подошел к матери и стал молча отдирать ее прижатые к лицу ладони. Мне очень хотелось повторить рекомендацию первой Мишиной учительницы. Но было очевидно, что в этом случае мама Миши просто пойдет искать другого психолога или опять новую школу. Разве это поможет Мише? Я решила выбрать другой путь. — Сейчас, когда вы перестанете предаваться отчаянию, — сказала я, — мы с вами обсудим одну стратегию, потом вы попытаетесь ее воплотить, а если ничего не выйдет — пойдете на консультацию к психиатру. Договорились? — Да, да! — Миша, перечисли, пожалуйста, что любит тот мальчик, с которым ты пытался подружиться в классе? Еда? Игры? Книжки? Фильмы? — Я не знаю, — Миша удивленно взглянул на меня. — Я не спрашивал. — Скажите, пожалуйста, — обратилась я к матери, — Вы всегда выслушиваете своего ребенка? — Конечно. Во всяком случае, стараюсь. Я в книжках читала про уважение к личности ребенка, и еще помню, что моя мама меня никогда не дослушивала. Нас у нее трое было. И вот я решила… — То, что вы (и еще многие родители) решили — палка о двух концах. Ребенок, безусловно, нуждается в слушателе, собеседнике. И уважение или хотя бы доля терпения к его мыслям, чувствам, находкам и позиции ему, безусловно, нужны. Но есть в развитии ребенка и еще одна немаловажная обучающая программа. Если ты хочешь, чтобы тебя слушали другие, ты должен деятельно учиться быть им, именно им, интересным. То есть изменять свои поступки, поведение, рассказы под их потребности. А еще до того — интересоваться ими. Я сама рассказчик с раннего детства, поверьте, я прекрасно знаю, о чем говорю. Ваш Миша не умеет слышать, видеть, узнавать других людей. Он попросту ими не интересуется. — Так он болен? — мать трагически заломила бровь. — Давайте для начала считать, что здоров, — предложила я. — Сейчас много таких детей. Родные их с рождения развивают, уважают их мнения и желания, бережно выслушивают. Другие взрослые и старшие дети относятся к ним снисходительно, иногда по первости даже ими забавляются, как говорящими игрушками. Дети привыкают к такой позиции мира и растут в уверенности, что так будет всегда. Когда они попадают в коллектив ровесников, проблемы возникают неизбежно. Кроме того, есть дети (и взрослые), чуть ли не от природы склонные к резонерским монологам, как бы размышлениям. Если их не останавливать, они могут более или менее связно говорить-рассуждать часами: про динозавров, про свою жизнь, про политику, про человеческие отношения, про мораль… — Мой дедушка! — вдруг вскричала мама Миши. — Он постоянно что-то такое говорит, и его постоянно заносит. Мы с мамой сейчас думаем: это от старости, но он ведь и раньше… просто он тогда работал, у него времени не было, и бабушка покойная умела его останавливать, переключать. Да! Я сейчас вижу, что Миша говорит очень похоже на деда, просто у него знаний и опыта меньше. — На околонаучном языке это называется «умственная жвачка». И, возможно, у Миши сочетание обоих факторов — ваши педагогические ошибки (не учили интересоваться другими, приспосабливаться к ним) плюс его собственная наследственная склонность к резонерству — привели к такому тяжелому положению. — А что же теперь делать? — Учить. Так же, как учат читать и писать. По пунктам. С прописями и тренировками. Учим задавать вопросы другим людям о них самих. Учим внимательно выслушивать ответы, систематизировать услышанное и делать выводы. Учим пользоваться собранной информацией. «Мне интересен Леша. Спросить, что ему интересно. Спросил. Леша любит роботов, стало быть, нужно ему в них и предложить поиграть. Играть сначала строго по его правилам (это честно, потому что это я хочу с ним дружить, а не наоборот) и только потом предлагать свои или рассказывать интересные с твоей точки зрения сведения о роботах. Все время следить за реакцией — не скучно ли Леше? Если он хорошо отзывается на что-то конкретное — запомнить это». Поначалу это очень трудно, потому что поперек всего того, чем и как ребенок жил раньше. Но как только от мира начнет поступать положительная обратная связь, то есть с Мишей на изменившихся условиях кто-то из сверстников согласится общаться, у него сразу прибавится и сил, и желания учиться дальше. — Ира любит котиков, — задумчиво сказал Миша из кресла. — Они у нее везде… — Ну, вот и начало, — улыбнулась я. Катерина Мурашова