В Новый год хочется чудесных историй — о том, как выздоравливают безнадежно больные, а люди, от которых никто уже не ждал ничего хорошего, находят свое место в жизни. Рассказ психолога Екатерины Мурашовой дает надежду тем родителям, чьи дети категорически не желают ходить строем. Сначала их называют несадиковскими, потом с ними не справляется школа — но будущее у них есть, и неплохое, потому что они к нему ближе, чем мы.

— Я ребенка пока не привела, — сообщила женщина. — Хотела сначала одна с вами поговорить. Потому что при нем вы бы мне не поверили. Да и так не поверите, наверное, — интонация у нее была напористо-усталая. Именно такая. Устала напирать? А почему не перестанет?

— Я постараюсь поверить, — искренне пообещала я. — А сколько лет ребенку?

— Пятнадцать уже, в том-то и дело. Решать что-то надо.

"Ага", — подумала я и быстро смоделировала: балбес, за которого всегда всё решали и делали, учиться не любит и не хочет, из школы гонят, интересов, кроме компьютера и друзей, никаких, теперь спохватились, наезжают на него — решай, решай. А что он может решить? Почему не поверю в его присутствии? Наверное, парень — обаяшка, маменькины сынки часто такими вырастают, будет пускать пыль в глаза, выставлять себя овечкой, окруженной злыми волками, которые не понимают его тонкую подростковую душу.

— Рассказывайте, — велела я.

— В школе мы никогда не учились, — разом опрокинула все мои построения женщина. — Ни в настоящей, ни в коррекционной.

Парень — глубокий инвалид? Понятна ее усталость, но тогда чему я не поверю, его увидев? Тотальная интеллектуальная неспособность учиться в пятнадцать лет обычно очевидна. Соматический диагноз? Такой тяжести? И что же решать теперь?

— Так. А почему?

— Костя всегда был неспособен справиться с элементарными дисциплинарными требованиями. Грубо говоря: когда все шли направо, он шел налево. Мы начали даже не с детского садика, а с яслей — я хотела выйти на работу, которую очень любила. Все специалисты нам тогда говорили: погодите, дозреет. Теперь уже совершенно понятно, что все они ошибались.

— То есть соматически Костя с самого начала и по сегодняшний день — здоров?

— В общем, да. То есть он болел, конечно, — простудой, ветрянкой, ушами, еще чем-то, но совершенно как все дети.

— Так. А с психическим развитием что?

— По возрасту, в том-то и дело. Он заговорил к двум годам. В пять научился читать. Много лет любил читать детские энциклопедии. Играл в сложные ролевые игры. В шесть начал писать печатными буквами — сочинял какие-то истории, записывал их и сам иллюстрировал.

Я все меньше понимала в происходящем. Разновидность аутизма? Шизофрения?

— А как у Кости с общением?

— Нормально. У него никогда не было близких друзей (да и откуда бы взялись?), но есть приятели во дворе и на даче, он легко сходится с людьми, может знакомиться на улицах, в поездках, любит слушать чужие рассказы и сам неплохой рассказчик...

Теперь у меня уже практически не осталось гипотез. Неужели она оказалась настолько глупа, что абсолютно пошла на поводу у ранней, примитивнейшей программы "установления границ" и позволила ей исковеркать жизнь семьи и совершенно нормального парнишки?! Но где же все это время были окружающие ее люди, родственники, педагоги, специалисты?!

— А теперь расскажите подробнее, что с Костей не так и что вы по этому поводу предпринимали.

— Всё! — сказала она. — По обоим пунктам.

Закрыла лицо руками, оперлась локтями о колени. Посидела так с полминуты, собираясь с силами. Потом стала рассказывать.

Что делать?

— Я не врач, — сказала я матери. — Но очень возможно, что это такие транзиторные нарушения кровообращения, связанные с особенностями работы вегетативной нервной системы. Может быть, где-то даже есть описание этого: синдром Вольта-Графта-Сикорского или что-нибудь в этом роде. Его странное пищевое поведение — видимо, организм ищет возможности компенсации через биохимию.

Как с личностью с ним, при таком анамнезе, все очень даже в порядке — я была не права во всех своих предположениях, а вы молодцы, что не ломали. Он по-своему очень ответственный, и его нужно ориентировать на сдельную работу, связанную с общением с людьми. Аттестат за среднюю школу придется на всякий случай купить.

— Лечить это вряд ли можно, — сказала я Косте. — Во всяком случае, на современном этапе развития нашей отечественной медицины. Но поскольку это всяко связано с нервами и кровью, то возможна профилактика — именно чтобы уменьшить шансы на "забыл, упал и умер". Я думаю, всё то, что обычно рекомендуют для профилактики инфарктов и инсультов: не жрать соленого и острого, дозированная, но регулярная физическая нагрузка, не перегреваться на солнце, гулять, плавать, всё такое — сам можешь в инете посмотреть.

— Мои дети это унаследуют? — серьезно спросил Костя, и я поняла, что для него это действительно важно. Он думает о своих детях.

— Не знаю, — честно ответила я.

— Ладно... — он видимо поколебался и все-таки спросил: — А у вас... вы еще хоть одного такого, как я, лечили? Или, может, когда учились в институте, на лекциях проходили?

— Нет (мне очень хотелось соврать, но это уже была медицинская этика, которую я, в общем-то, стараюсь соблюдать). У себя в кабинете и на лекциях — ни разу. Но, знаешь, — я улыбнулась, — я была в Индии; так вот, мне кажется, что там по ней очень много таких вот "людей будущего" бродит. И раньше бродило... Они туда прямо стекаются со всего мира на "свет с Востока"...

— Ага, спасибо, — Костя приободрился. — Индия, да. Я всегда хотел там побывать.

— Побывай обязательно, — от души посоветовала я. — Тебе там наверняка понравится.