План еще предстоит утвердить. А пока мы можем судить о планах властей только по уже сделанным шагам – отказу от прямой поддержки спроса; отсутствию помощи бизнесу, неготовности использовать эмиссионный механизм для покрытия бюджетного дефицита; перекладыванию ответственности на регионы.

Как отмечают сегодня большинство экспертов, Россия потратит на поддержку экономики не более 3% ВВП, в то время как в Европе и США средние траты уже превышают 12%, а правительства этих стран все равно готовятся в этом году к спаду на 7-11%.

В такой ситуации вполне естественно попытаться поискать в экономической истории некие события, которые могут послужить аналогией происходящему сегодня в России. Самой очевидной, приятно это или нет, выглядит... Великая депрессия в США. Я неоднократно говорил о том, что ни финансовый кризис 2008-2009 годов, ни нынешние кризисные события в западном мире «не тянут» на подобную катастрофу – но именно для России это сравнение выглядит сегодня наиболее правдоподобным.

Как известно, Великая депрессия началась с биржевого краха на Уолл-Стрит 28-29 октября 1929 года и развивалась постепенно. Снижение ВВП США составило 2,1% в 1929 году, 8,5% в 1930-м, 6,4% в 1931-м и 12,9% в 1932-м. Правительство некоторое время предполагало, что экономика найдет путь к восстановлению на основе рыночных законов (в 1929 г. федеральный бюджет США был профицитным, и даже на следующий год власти сохранили положительный баланс доходов и расходов). Лишь через полтора года Белый дом решился начать тратить больше. Однако даже представленный в конгресс Гувером «революционный» бюджет на 1933 г. предполагал дефицит в 2,6 млрд долларов, или 4% сократившегося почти в полтора раза ВВП.

Это не предотвратило катастрофы – в том числе и потому, что правительственные заимствования изымали из экономики и так недостаточную ликвидность, а Федеральный резерв, несмотря на предоставление ему дополнительных прав по прямому кредитованию корпораций в 1932 году, так и не обеспечил почти никаких вливаний в экономику.

Результат известен: ВВП США за пять лет снизился на 30%, промышленное производство – на 47%, а безработица несколько лет подряд превышала 20% трудоспособного населения.

Устойчивый рост американской экономики возобновился только с началом Второй мировой войны, более чем через десять лет после биржевого краха.

Сегодня мы часто слышим, что Россия – это не США; что мы не эмитируем резервную валюту и не можем прибегать к массированным заимствованиям, а потому наши возможности ответа на кризис ограничены. Я не буду вдаваться в оценку справедливости этих тезисов – но стоит заметить, что если элиты основываются именно на таких допущениях, то перспективы на быстрое восстановление не просматривается.

В России сейчас мы видим экономический ответ, практически полностью повторяющий тот, который был дан американскими властями на Великую депрессию: ограниченное увеличение вложения денег в экономику через наращивание бюджетного дефицита (в нашем случае – с использованием средств ФНБ); инвестиции в инфраструктурные проекты (в нашем случае – в поддержку крупного «системообразующего» бизнеса); пренебрежение к мелким предпринимателям и мизерные пособия по безработице; и, наконец, привлечение ФРС к вливанию денег в экономику только спустя три года после начала кризиса, которое впервые привело к заметному снижению процентных ставок и запустило механизм медленного восстановления экономики.

Говоря, что Россия – не США, нужно уточнять, что Россия 2020-го года – это не Соединенные Штаты 2020-го, и даже 2008-2009 годов, но в некотором смысле это очень даже Америка рубежа 1920-х и 1930-х.

Инструменты нашей «антикризисной» политики весьма напоминают те, которые крупнейшей стране западного мира ее руководители могли предложить 90 лет тому назад – и такое «возвращение в прошлое» показывает всю несовременность нашей экономической и политической элиты.

В 2008-2009 гг. Россия столкнулась с кризисом, который был синхронизирован с охватившим экономики основных экономических центров мира. В то время мы не искали отличий от наших партнеров, а стремились действовать схожими методами. Экономика восстановилась относительно быстро (к осени 2011 г.), однако конфликт с Украиной и падение нефтяных цен ввергли Россию в продолжительную стагнацию.

Сегодня российское правительство пытается просто «переждать» кризис – как в Вашингтоне хотели переждать потрясения, начавшиеся в 1929 году. Итогом может стать долгий и болезненный спад, который захватит бoльшую часть наступающего десятилетия.

На мой взгляд, пока мы не ощутили все опасности кризиса. Власти полагают, что снятие карантина вернет экономику к жизни – но даже если никакой второй волны эпидемии не случится, это допущение излишне оптимистично. Сегодня правительство обеспечивает доходы приблизительно половины занятых (33,4 млн бюджетников и госслужащих из 75,2 млн экономически активного населения) и 46,5 млн пенсионеров. Предпринята временная попытка помощи детям (рассчитанная на 27 млн человек).

Однако около 35-40 млн россиян столкнутся с существенным сокращением спроса на производимые ими продукты и услуги. Значительные сложности с оформлением пособий по безработице обусловят чудовищное давление на рынок труда и вызванное им сокращение зарплат в 2020-2021 гг., что еще более ограничит потребительский спрос. Экономика будет замедлять темпы падения из-за повышения ожиданий и потом проваливаться еще глубже – как это было в США в 1930-1932 гг.

На каждом новом витке спада власти будут использовать новые паллиативные меры – до тех пор, пока радикальная смена экономической парадигмы не станет неизбежной.

Если исходить из сказанного применительно к нынешней ситуации, самым адекватным предложением выглядит все же активная поддержка спроса – пусть и с учетом изменившейся ситуации. Вторая мировая война обеспечила рост производившихся в долг (дефицит бюджета в США в 1943 году составил 26,9% ВВП) государственных закупок и тем самым создала огромные дополнительные спрос и занятость. В нынешних условиях в России потребности в масштабных государственных закупках нет, а распределение денег через бюджет имеет de facto отрицательную эффективность: денег до конца цепочки доходит существенно меньше, чем выделяется – примером тому могут служить недавние истории вокруг коронавирусных прибавок к зарплатам медиков.

Поэтому важнейшим элементом программы борьбы с текущим кризисом, на мой взгляд, должна быть стратегия стимулирования потребительского спроса на конечную продукцию.

Вариантов такого стимулирования может быть много, но все они должны объединяться общим источником – им может быть сегодня только кредитование со стороны Банка России (так же, как в США со стороны ФРС, а в Европе – со стороны ЕЦБ и Банка Англии). Объемы такого кредитования в наших условиях не могут быть ниже 10% ВВП ежегодно на протяжении как минимум ближайших трех лет. При этом деньги могут «вливаться» в экономику как через бюджет, так и напрямую.

Бюджетный вариант выглядит самым простым. Правительство может выпускать дополнительные объемы ОФЗ, которые будут формально выкупаться коммерческими банками и тут же перезакладываться в Банк России. Полученные средства могут направляться на покрытие бюджетного дефицита, за счет которого финансировались бы многие программы поддержки спроса. От дотирования покупки отечественных автомобилей и субсидирования ипотеки до введения продуктовых талонов, которые могли бы использоваться для оплаты покупок в магазинах или дополнительных выплат детям и пенсионерам.

Отдельной темой должно стать проведение ответственной политики помощи безработным.

Основной принцип в данном случае должен оставаться всецело рыночным: государству не стоит давать людям выбранные им товары и услуги (как, например, навязывать школьное питание, которое станет лишь дополнительным инструментом воровства и коррупции), а софинансировать покупки, которые делают они сами. Как я уже говорил, такие займы для правительства были бы почти бесплатными – проценты по ним в итоге аккумулировались в Банке России, и 75% суммы на следующий год возвращались обратно в бюджет согласно ст. 26 Закона о Банке России. (В итоге реальная ставка оказывалась бы ниже инфляции).

Вливая в экономику по этой схеме в ближайшие три-четыре года по 5 трлн рублей, правительство нарастило бы долг всего вдвое, до менее чем 30% ВВП в 2024 г., что в три раза ниже, чем его нынешний уровень в развитых странах.

Однако есть и дополнительные возможности. Банк России может выкупать и другие виды ценных бумаг. В январе 1932 года в США была создана так называемая Reconstruction Finance Corporation для облегчения банковского кредитования. В российской ситуации аналог подобной структуры мог бы сыграть еще более радикальную роль. Задачей ее могло бы стать предоставление дешевых кредитов на погашение уже существующих потребительских займов и выдача новых.

В последние годы анемичный экономический рост в России поддерживался ростом потребительских кредитов на 18-20% ежегодно (к настоящему времени их объем достиг почти 9 трлн рублей) и бoльшая его часть приходится на малообеспеченные слои населения. Эту задолженность нужно немедленно выкупить у банков и реструктурировать с отсрочкой платежей на 3-5 лет и со снижением ставки до 1% годовых.

Параллельно нужно запустить программу нового кредитования на столь же льготных условиях для всех, кто за три последних года получал доход ниже статистически средней заработной платы по тому или иному региону – предполагая, что заемщики могут получать в виде таких кредитов не более 20% их среднегодовой зарплаты в год.

Это впрыснуло бы в экономику до 6-7 трлн рублей в год, оживив многие отрасли сферы услуг и производство потребительских товаров.

В обоих случаях очевидным возражением станет вопрос о возможности роста инфляции – но мне кажется, что сегодня его нужно обсуждать, не воспроизводя существующие догмы. Даже если инфляция и вырастет (что вовсе не очевидно), то она приведет в итоге к реальному обесценению долга – и облегчит его возврат как гражданами, так и правительством.

Единственное, чего необходимо придерживаться при проведении подобной политики – категорически отказываться выдавать льготные кредиты и государственную поддержку крупным предприятиям. Это немедленно обрушит курс рубля, исказит конкурентные условия и запустит отток капитала из страны.

Вся суть антикризисной экономической политики должна состоять в том, чтобы бизнес на равных условиях боролся за деньги, появляющиеся у потребителя – если при этом кто-то разорится, винить ему придется лишь себя.

Все «капитаны индустрии» должны соперничать не в кремлевских кабинетах за бюджетные ассигнования, а на рынке за деньги граждан и конкурентоспособных компаний.

Перед Россией сейчас стоит более серьезный вызов, чем стоял в 2008-м и даже в 1998-м годах. Сегодня наша экономика более развита, чем в конце 1990-х, и ее невозможно примитивизировать до тогдашнего состояния без социального взрыва.

Сегодня сложно надеяться и на быстрый рост мировой экономики, и на возврат высоких цен на нефть, которые стали подспорьем в начале 2010-х. Похоже, что властям придется работать над качественно новой антикризисной стратегией, рассчитанной как минимум на пять, а лучше – на десять лет и использующей все возможные варианты стимулирования.

Российская экономика не сможет сегодня обойтись без этого, так как в течение последних двадцати лет она массированно субсидировалась – как трансфертом из прошлого за счет очень низких трат на инфраструктуру и использование советских производственных мощностей, так и трансфертом из внешнего мира за счет поступающих нефтедолларов. Поэтому просто переждать нынешний кризис или залить его имеющимися резервами невозможно. А если и возможно, то с теми последствиями, какие имела Великая депрессия для стран, не проявивших достаточной гибкости в борьбе с ней. Уверены ли мы и тут, что хотим и «можем повторить»?