Экономист Торстейн Веблен когда-то придумал термин «праздный класс», означающий, что исторически богатые люди работали меньше, чем бедные, и в этом заключалась одна из важных для них привилегий. Но в наши дни складывается уникальная социальная ситуация: состоятельные вынуждены работать больше бедных. Почему так получилось, рассуждает социолог Ирина Тартаковская.Во влиятельном американском журнале The Atlantic была опубликована интересная статья «Трудоголизм делает американцев несчастными». В ней приводятся довольно удивительные данные: в то время, как средняя продолжительность рабочих часов американцев за последние десятилетия устойчиво снижается, есть одна категория участников рынка труда, для которой действует ровно противоположная тенденция. Исследования показывают, что получившие лучшее образование и наиболее обеспеченные работники (причем как мужчины, так и женщины) трудятся все больше и больше, их рабочее время за последние два десятилетия только удлинилось. Эти данные говорят о том, что в наши дни складывается уникальная социальная ситуация: на всем протяжении истории развития экономических отношений богатые люди работали меньше, чем бедные, в этом заключалась одна из их важных привилегий, в связи с чем известный экономист Торстейн Веблен и придумал термин «праздный класс». Почему же сейчас положение дел так кардинально изменилось? Корни ответа уходят в самую глубину устройства неолиберальной экономики и ее социальных последствий. «Новый дух капитализма», о котором пишут с конца ХХ века французские социологи, предполагает значительные изменения трудовой этики и сопутствующей ей психологии. Если постфордистская экономическая модель предполагала прилежный труд по расписанию, в рамках определенной установленной системы, то современная, супергибкая, супербыстрая и суперконкурентная экономика подразумевает гибкость, стремительное принятие решений, готовность к трансформациям, переобучению, новым вызовам. Если ты хочешь быть по-настоящему успешным человеком, ты должен стать «предпринимателем собственной жизни», постоянно ищущим новые возможности и работающим над своим развитием — даже если ты наемный работник, твой босс ожидает от тебя инициативности и новых идей, и чем выше твоя позиция в организации, тем, соответственно, выше ожидания. Более того, подразумевается, что ты получаешь от всего этого удовольствие. Понятия «саморазвитие» и «креативность» для современного человека имеют высокую позитивную ценность: ты не просто зарабатываешь деньги, чтобы их потратить, ты решаешь увлекательные задачи, ты становишься другим, более современным, стремительным, эффектным, самым успешным, а значит, и счастливым (по крайней мере, пока не увидишь в социальных сетях, сколь много добились твои бывшие однокурсники). Конкурентность рынка труда возрастает по мере продвижения к самым высоким его позициям, где разыгрываются уже по-настоящему большие ставки — поэтому по-настоящему успешные и, соответственно, обеспеченные люди уже должны очень быстро бежать, чтобы хотя бы остаться на месте. И вот какой парадокс — если ты не будешь все это по-настоящему любить, ты просто не справишься. Огромная машинерия HR-технологий, тренингов и систем поощрения работает на то, чтобы наиболее эффективные работники были погружены в свою работу полностью, всеми своими силами и эмоциями — и у большинства получается, причем все лучше и лучше. Опросы показывают, что представители новых поколений, вступающие на рынок труда, все эти Y, Z и прочие милленниалы больше всего на свете боятся не одиночества или, например, бедности — больше всего на свете они боятся не найти работу себе по сердцу, соответствующую их пожеланиям и способностям: работу, которая бы сделала их счастливыми. Потому что именно работа, профессия становится все более важной частью идентичности современного человека, главным критерием, на основании которого тебя будут оценивать окружающие и ты сам. Насколько характерна эта тенденция также и для России? Мне неизвестны серьезные современные исследования бюджетов времени разных категорий российских работников, поэтому я не могу ответить на этот вопрос статистически точно. Но нет никаких оснований полагать, что российская ситуация чем-то отличается: в России, где вообще продолжительность рабочих часов очень высокая (пятое место в мире, значительно дольше, чем в большинстве развитых стран), в условиях огромного социального расслоения, наиболее сытные куски пирога еще более трудно доступны, и за них приходится активно бороться, тратя на это много времени и в том числе жертвуя какими-то другими сторонами своей жизни. Часть этих привилегированных позиций распределяется по специальным каналам, в рамках личных связей и непотизма — возможно, такого рода благополучатели могут позволить себе более спокойную жизнь, как своего рода наследственная аристократия. Но обычным и даже высокопоставленным корпоративным бойцам, а тем более людям, рискующим собственным бизнесом, приходится серьезно «впахивать» перед лицом разнообразных кризисов, умело уворачиваясь от пикирующих черных лебедей. Все это требует времени, то есть действительно очень много рабочих часов. А еще часто предполагает маргинализацию других сторон жизни, в том числе семьи и вообще личных отношений вне трудового коллектива. Частично мы видим отражение этих тенденций в статистике: число зарегистрированных браков на тысячу жителей России в 2018 году составило 6,2, следует из данных Росстата, это минимальный уровень с начала века. Число разводов на тысячу жителей последние годы колеблется в районе 4, т. е. цифры браков и разводов, по сути, сопоставимы. Конечно, мы не можем точно сказать, какую долю населения, воздерживающую от брачных уз или от них избавляющуюся, составляют богатые и успешные, но опыт моих собственных исследований показывает: продвинутые представители среднего класса не готовы терпеть отношения, как-либо мешающие их карьере. Свою роль здесь играет и слабость государственных социальных сервисов: хорошая работа является источником не только хорошего заработка, но и достойного социального пакета, в том числе приличной медицинской страховки, иногда предполагает возможность путешествовать и, наконец, просто скопить денег на старость в условиях отодвигающегося в небытие пенсионного возраста. Опросы показывают, что многие российские молодые люди в начале своего трудового пути вообще уже не верят, что будут получать какую-либо пенсию. Таким образом, наличие хорошей работы служит еще и практически единственной социальной гарантией, инвестицией в туманное будущее. Можно, конечно, назвать эту ситуацию торжеством меритократии — впервые в истории наиболее успешные и обеспеченные люди добиваются успеха за счет значительных трудовых усилий, а не какой-либо ренты, но это объяснение будет неточным. Дело не в том, что менее успешные не хотят работать больше: дело в том, что они в принципе не допущены на те площадки, где происходят все эти трудовые подвиги во имя значительных вознаграждений — у них нет для этого ни связей, ни образования, ни других социальных и экономических ресурсов, поэтому им в известном смысле просто незачем так упираться. Поэтому, с точки зрения социальной справедливости, остается только утешаться тем, что богатые тоже если не плачут, так платят — большими кусками своей жизни, пожертвованными бесконечной гонке за успехом.