Искушение предать себя, отвернуться от своей жизни и с завистью смотреть на чужую возникает у меня иногда совершенно неожиданно. Предать для меня – значит счесть то, что происходит со мной, чем-то совершенно неважным.Нужно оставить все – и оказаться где-то в чужом круговороте жизни. Нужно срочно начать какую-то другую жизнь. Какую – непонятно, но уж точно не ту, что живешь сейчас, – даже если еще час-другой назад ты был вполне себе удовлетворен (как минимум) тем, как ты живешь сейчас. А ведь и правда есть немало мест или событий, где другим людям хорошо и радостно и без меня – и это не значит, что им плохо со мной. Есть немало мест и событий, где другим хорошо, потому что там нет меня. Есть места, где обо мне и не вспоминают, хотя знают. Есть вершины, которые мне не достичь, потому что я выбрал взбираться на другие, – а кто-то оказался там, где я по собственному выбору не окажусь никогда или поднимусь, но значительно позже. И тогда возникает это искушение – отвернуться от своей жизни, переживать то, что происходит сейчас с тобой как не ценное, а то, что происходит без тебя, – как единственно важное, и тосковать от этого, и перестать видеть то, что окружает. Можно писать кровью своего сердца – и тогда моя «книга» может занять свое место среди любимых произведений какого-нибудь хорошего человека Что помогает встретиться с этим искушением и вернуться к себе, а не бесконечно тосковать о том, где меня нет и, возможно, не будет? Что позволяет быть равным самому себе, не выпрыгивать из собственной шкуры и не пытаться натянуть на себя чужую? Несколько лет назад я нашел для себя волшебные слова, которыми уже раньше делился здесь, – но никогда не будет лишним их повторить. Это слова Джона Толкина, которые он написал своему издателю, устав от постоянных дискуссий о том, можно ли вообще издавать такой «неправильный» роман, как «Властелин колец», и что, может быть, его стоит отредактировать, сократить где-то наполовину… или вообще переписать. «Эта книга написана моей кровью, густой или жидкой – уж какая есть. Большего я не могу». Эта жизнь пишется моей кровью, густой или жидкой – уж какая есть. Большего я не могу, и крови другой у меня нет. И поэтому бесполезны все попытки совершить самому себе кровопускание с остервенелым требованием «перелейте мне другую!» и «резать эти пальцы за то, что у них нет тебя»… Можно писать кровью своего сердца – и тогда моя «книга» может занять свое место среди любимых произведений какого-нибудь хорошего человека. И она может стоять рядом, на одной полке, с книгой того, кому я так завидовал и в чьей шкуре так хотел побывать. Удивительно, но они могут быть одинаково ценными, хотя авторы – очень разные. На осознание этого факта у меня ушло несколько лет. Илья Латыпов