В детях всегда живет Пасха. Она у них врожденная и всегда обитает в них, несмотря ни на какие происшествия. И если взрослым напоминает Тертуллиан, что «душа по природе христианка» («Anima naturaliter christiana»), то в детях чувство победы над болезнью и смертью есть от рождения. Поэтому так горько они и плачут, занозив руку или ободрав коленку: они плачут – наверняка вы замечали, если заглядывали в это время им в глаза – больше не от боли, а от недоумения, в их заплаканных глазах стоит искренний вопрос: «Как!? Разве так бывает!? Разве может быть больно!?» Этим объясняется и их детская якобы «черствость». Вот совсем недавно я попал в больницу с малоутешительным диагнозом и, честно говоря, ничего хорошего не ожидалось у меня впереди. Всё, благодаря Богу и врачам, обошлось, но! Но мои старшие дети, вполне себе владеющие телефонами, ни разу мне не позвонили, не справились обо мне: как я, не умер ли и так далее. Ни разу! Конечно, я лежал и накручивал себя: «Они выросли жестокосердными, малодушными! Так мне и надо: заслужил!» И так далее. Потом со мной даже случилась самая настоящая смерть, меня спасали-реанимировали, и мне было интересно со стороны наблюдать за врачами, но, придя обратно в себя, я вдруг понял, что я ошибался насчет своих милых детей. Когда мне позволили, я взял и набрал номер своего сына, сказал ему, что я вернулся с того света, и что меня скоро выписывают, что все хорошо. Он сказал: «Ой, папочка! Ты же в больнице! Прости, я тут закрутился! Хорошо, что ты так быстро обернулся!» Понимаете? «Хорошо, что ты так быстро обернулся»! Наши дети, даже взрослея, могут продолжать жить с встроенной, вмонтированной Пасхой внутри, они не знают, не понимают, не чувствуют, что есть где-то рядом несчастия, болезни и смерть. Как же это хорошо! Слава Тебе, Боже наш! Эти последствия первородного греха для них еще настолько незаметны, невидны, едва ощутимы, что они, дети, относятся к ним не серьезнее, чем к царапинке на руке: «Подумаешь, где-то поцарапался! Подумаешь, смерть какая-то!» И им, нашим детям, конечно, не понять взрослую формулу «смертию смерть поправ», потому что они вообще, в принципе не знают, что это такое — смерть: ее для них не бывает, не существует ее у них. У одного моего хорошего близкого друга совсем маленькая дочка, так получилось, умирала и в последние секунды свои сказала: «Русские — не сдаются! Правда, папа?» Пасха для детей — естественное состояние всего их существования, они нашей Пасхой дышат и живут ею. Если сказать конкретнее, то они Христом живут: Он — жив, вот и они живы! Он — всегда, и они — всегда. Художник: Виктор Арсени-Смеляков Я рос в глубоко законспирированной советской православной семье, и нас с братьями не сказать, что совсем не трогали в религиозном отношении, но никогда ничего насильно не «впаривали». Спросишь — ответят, не спросил — ну и хорошо, скушай лучше конфетку, Саша. А Пасха! Когда весна, когда тебя зачем-то заставляют надеть всё чистое-красивое-новое, но тебе показывают пальцем: никому не говори, в школе не говори. «Почему?» — «Незачем…» И идешь, делая вид, что тебе не радостно, с родителями в гости к бабушке с дедушкой… На дворе стоял глубокий Советский Союз, и нам с братьями никто не объяснял, что это за буквы «ХВ» дедушка, встав на табуретку, развешивает на стенах, вырезанные из советских открыток и приклеенных к ниточке. Но как же мы с братьями ждали этого дня всякий раз! А ведь интрига была еще и в том, что числа-то не знаешь, это тебе не Новый год и 1-е января! Там-то всё понятно: в календарь посмотрел и понял: ага, послезавтра! А тут: «Бабушка, бабушка! А когда Пасха-то настанет?» — «А вот когда время придет… Ведите себя получше, постарайтесь, Христос и воскреснет!» На Пасху отец и дед, как и на День Победы, надевали свои парадные кители с боевыми наградами и вспоминали всех своих погибших сослуживцев. Но на Пасху так рассказывали — будто они живые. Вся наша семья садилась за огромный стол, ели всякие вкусности, взрослые выпивали, обязательно похристосовавшись перед каждой рюмочкой, а наши летчики рассказывали нам, пацанам, о своих погибших товарищах так, что мы и не сомневались: дядя Толя и дядя Сережа из Вены в 46-м спокойно себе вернулись в орденах и медалях домой, а дядя Женя потом из Кандагара запросто сел в самолет и улетел к своим ребятишкам и жене – можно взять трубку и позвонить запросто… Художник: Андрей Шишкин То есть в Пасхе, наверное, самое главное: это естественное урожденное в нас презрение к смерти. Раз в год стоит над ней, над смертью, посмеяться. Или хотя бы перестать ее замечать. Вот, видимо, поэтому у взрослых Пасха наполнена радостью, что смерть побеждена, что нет ее больше. А у детей есть подсознательная радость от того, что они, оказывается, всегда были правы: «Не бывает никакой смерти, и вообще: а что это такое?» И за праздничным столом можно рассказать детям об ушедших родных. Но не скорбя, а с радостью. Рассказать, как маленьким покойный дедушка яблоки воровал и на заборе застрял верхом, а покойная бабушка, будучи девочкой, новые колготки белые ободрала, когда хотела похвастаться перед подружками, что она выше всех прыгает… Чтобы у детей сохранилось впечатление жизни и, как на древнееврейском звучит, «нишмат хаим» — дыхание жизни. То, что Бог вдохнул в кусок глины и получился Адам, мы получились. И во всех нас есть этот нишмат хаим — дыхание Бога. Это и есть: Пасха.