В истории онлайн-платформ есть одна невероятная история успеха. Это движение #breastfeedingmoms: женщины отстояли право публиковать в инстаграме фотографии, на которых они кормят детей грудью. Движение #freethenipple, которое, как явствует из названия, пыталось освободить женский сосок от цензуры, не смогло изменить правила онлайн-площадки. Мужские соски публиковать можно, а женские — нельзя. Исключение есть только для кормящих матерей и произведений классического искусства.

Это раздражает феминисток, фотографов и в целом неханжескую публику. Скорее всего, существуют и люди, довольные положением вещей, но их никто никогда не видел: сторонники закрытой груди редко рассказывают о том, как они рады учету собственного права не смотреть на грудь.

И в этих случаях, и в истории с фейсбуком, о которой я расскажу дальше, важно подумать вот про что. Почему одни люди, работающие в корпорациях и сочиняющие там правила, считают соски или сексуальные взаимодействия неуместными, а другие — возмущены этим?

Ведь при этом почти никто не возмущается тому, что в пространстве города мы чаще всего находимся одетыми, не занимаемся сексом и ограничиваем проявления интимной жизни вообще. Значит, онлайн-платформы понимаются людьми не так, а как более свободное пространство. Но при этом есть разные места внутри города, где люди могут собраться и, например, быть голыми, как на нудистском пляже или в сауне.

То есть само по себе скопление людей не диктует автоматически правила, согласно которому мы должны быть одетыми. А вот на платформе правила для всех одинаковые: нет никаких «нудистских пляжей».

Это сравнение важно, так как в фейсбуке появились новые правила в соответствии с американскими законами, которые объединяются под названием FOSTA-SESTA. Еще весной Дональд Трамп подписал их, и публика в США уже тогда начала возмущаться, организовывать петиции и протестные движения. Почему этот закон вообще появился?

Аббревиатуры FOSTA и SESTA расшифровываются как Fight Online Sex Trafficking Act и SESTA, the Stop Enabling Sex Traffickers Act. В переводе на русский это «акт о борьбе с онлайн-секс-траффикингом» и «акт, останавливающий возможности для секс-траффикинга».

Секс-траффикинг — это когда людей превращают в рабов, вынужденных заниматься проституцией. Сутенеры при этом фактически оказываются рабовладельцами, отбирают документы, вывозят рабов в другую страну, ограничивают их контакты с окружающим миром.

Нередко люди оказываются захваченными в такое рабство из-за обмана, когда сутенеры скрываются под видом предложений о работе. Такие объявления распространяются и через онлайн-площадки. Поэтому акты FOSTA-SESTA по идее должны были препятствовать этим преступлениям.

Но что они делают фактически? Законы, подписанные в США, накладывают юридическую ответственность на того, кто публикует объявления, оказывающиеся в итоге частью секс-траффикинга. Если это социальная сеть, где публикации делают пользователи, ответственность все равно оказывается на самой компании. Поэтому Facebook и другие корпорации ввели новые правила: чтобы их не могли привлечь к ответственности за посты преступников.

Эффективно ли это и будет ли помогать в борьбе с преступностью? Здесь нет однозначного мнения, большинство американских СМИ и публицистов пишут, что никакой пользы не будет. Положение людей, угнанных в рабство не улучшится, сутенеры уйдут глубже в тень. Эти проблемы и преступления есть не только в Штатах, в России и Европе их тоже, увы, немало. Но насколько бы плох или хорош ни был американский закон, пользователи во всем мире теперь находятся в новых условиях, даже не зная ничего о причинах, которые их вызвали.

Вернемся к сравнению платформы с городом, где нет нудистских пляжей. Действительно, правила могут возникать в одном месте, а реализовываться — совсем в другом. Это свойство глобальных корпораций, которое, к слову, не всегда действует одинаково. Например, у поисковиков отличаются результаты выдачи, происходит персонализация лент социальных сетей, что создает «информационные пузыри». Или Google в Китае не действует так же, как в Америке. Правда, мало кто может повлиять на это разнообразие, кроме самих корпораций и политиков. Пример #breastfeedingmoms, который я привела в самом начале, — редкое исключение, когда участвовать в регулировании правил может сам пользователь.

Что удивляет и возмущает в этой ситуации — это лицемерие корпораций. Ведь если бы они писали подробно обо всех причинах, побуждающих их к изменению правил, реакция могла бы быть другой. «Друзья, нас могут посадить или выкатить гигантский штраф из-за преступников, поэтому нам приходится ужесточать правила» — такая правдивая формулировка была бы куда лучше, чем абстрактные требования «сообщества». О каком вообще «сообществе» может идти речь, если фейсбуком в мире пользуется более миллиарда человек?

Они друг для друга никакое не сообщество с едиными представлениями о морали, а скорее соседи по гигантскому муравейнику, которые толкаются и просят не мусорить. Как жить в мире победившего разнообразия — это тоже отдельный сложный вопрос, его, как и тему с рабством, придется оставить пока в стороне.

Я же перейду к тому вопросу, который можно решить. Что же делать, если в мире с такими жесткими правилами — не хорошо? И почему, собственно, запрет писать о сексе в фейсбуке становится проблемой не только для секс-блогеров и сексологов?

Ведь дело даже не в сексе самом по себе. Дело в границе «пристойности», которая вроде бы подвижна, но в самый неподходящий момент может оказаться тверже кирпичных стен.

Флешмобы #metoo и #янебоюсьссказать обращались к запретной теме сексуального насилия. Особенность мира до флешмобов была в том, что оказаться жертвой насилия было (и не будем забывать, часто остается) позорным, постыдным. Быть жертвой другого преступления, скажем, кражи — плохо, но никто не скажет, что «сама виновата». Но и внутри самих флешмобов, как мы видим по исследованиям, возникает своя норма — истории должны быть рассказаны с использованием оппозиции «жертва-агрессор», что влияет на тот эффект, который он оказывают в дальнейшем на общественное мнение.

Что произошло с границей пристойности? Она не исчезла, а сместилась. Да, флешмобы могут давать такой результат, но важно не путать изменение правил с их отменой. А главное: в современной онлайн-среде уже так много правил, что считать ее чем-то освобождающим становится все сложнее.

Между тем так было не всегда. В интернете, когда он начинался, и даже до того (например, во французской сети «Минитель»), было много секса и свободы. В силу того, что там не действовали те же правила, что в офлайне, там не было физических неизменных тел и лиц (как говорит об этом Джон Перри Барлоу в Декларации независимости киберпространства или, уже иначе Донна Харауэй в «Манифесте киборгов»), казалось, что и законы могут отличаться. Пользователь мог чувствовать себя любым, быть свободным киборгом, сексуальность которого бесконечно гибка и подвижна. И этот заряд возможности свободы до сих пор очень сильно влияет на нас.

Но за последние двадцать лет в интернете появились большие корпорации, усилились государства, возникли новые правила, уменьшилось количество анонимных сервисов. «Инстраграм», «Фейсбук», Tumblr и другие — это не интернет сам по себе, это платформы. У них миллионы пользователей, они очень сильно влияют на мир, но и сами находятся под его влиянием. У нас как пользователей есть два выхода — приспосабливать их под свои нужды или оставлять их и переходить на новые сервисы.

Полина Колозариди