Баталии вокруг книги Анны Старобинец «Посмотри на него» о её личном опыте проживания беременности нежизнеспособным ребёнком всё ещё продолжаются. Почему они не утихают? Разбирается колумнистка Мамы.ру Ольга КАРЧЕВСКАЯ 

Я уже писала про неприятную ситуацию вокруг номинирования на премию «Нацбест» книги «Посмотри на него» Анны Старобинец. Но скандал зашёл на второй круг, открывая новые и весьма неожиданные глубины.  

На сей раз в центре внимания член жюри премии — прошлогодняя лауреатка Анна Козлова. Вот этот её монолог, в котором она назвала книгу «Посмотри на него» человеконенавистнической и сравнила со снафф-видео. Снафф-видео —  это короткометражные фильмы, в которых показаны настоящие убийства. 

Из комментариев под постом Анны Старобинец: «Когда ты смотришь снафф, ты не задаешься вопросом, почему кого-то убили, ты задаешься вопросом, зачем тебе это показывают». Вообще-то посмотреть снафф это выбор, это требует усилий, и причинно-следственная связь выглядит — ты подал запрос, поэтому кого-то убили и это сняли. Чтобы такое ляпнуть, нужен совсем сбитый датчик морального и аморального в голове». 

Иронично, что ещё до начала этого скандала Анна Старобинец писала про «Нацбест»: 

«Я давно и нежно люблю это премию. Во-первых, за то, что именно она подарила мне Сашу и, следовательно, наших с Сашей детей: мы с ним познакомились на вручении ему этой самой премии; он был лауреатом, я – членом большого жюри и по совместительству журналистом; я взяла у него интервью, которое изменило мою жизнь». И вот чем всё в итоге обернулось… 

Анна Старобинец

Итак, мы по-прежнему видим, что агрессия по поводу «Посмотри на него» берёт всё новые высоты. О чём ещё это нам говорит?  

У массы, если не сказать — у большинства, очень интересно откалиброваны настройки восприятия «человеконенавистничества». Автор вот этого текста (осторожно, это очень триггерный текст и правда не для слабонервных)  называется текст про переживания женщиной утраты нерожденного ребёнка «человеконенавистническим». Не уверена, что это вообще нуждается в комментариях — оно говорит само за себя. В комментариях к уже удалённому посту Анну Козлову просят объяснить, что она имеет под этим в виду, как она это сама понимает. Она ответила, что, по её мнению, книга Старобинец возбуждает ненависть к социальной группе «врачи», делит людей чётко на хороших и плохих и очерняет эту профессию. Но те, кто читали книгу, наверняка помнят, что в ней показаны разные врачи. И те, кто не видел в нерожденном ребёнке чьего-то пока ещё живого, желанного и любимого малыша, а только «плод», к тому же — дефектный, а в женщине, носящей этого ребёнка — живую, чувствующую женщину, со своим правом на интимность и сострадание. И те, кто относится и к внутриутробному ребёнку, и к женщине — просто по-человечески. И между этими — способными и неспособными на эмпатию врачами — фактически только одна разница — страна проживания. Не потому что это как-то территориально или генетически обсусловлено. А просто потому что во-первых, в Германии существуют определенные протоколы работы с женщинами, попавшими в такую ситуацию, а в России — нет, а во-вторых, в одной из стран стандарты гуманизма в принципе выше, чем в другой. К сожалению, эти две страны, исторически связанные большой трагедией, сделали из этой трагедии разные выводы. Одна полностью отказалась от расчеловечивания и жестокосердия — системно, на уровне целого общества, а вторая — к сожалению, этого не сделала. Можно долго сравнивать то, как обе страны обошлись с оценкой антигуманных государственных практик и что из этого получилось, но сейчас в эти дебри не полезу. Просто скажу, что деконструкция античеловеческого режима — необходимая ступень развития гуманистического общества. Хорошо бы России тоже это сделать.  

Сама Анна Старобинец ответила на этот выпад так: «Является ли человеконенавистническим категоричное указание человеку (без учета его личного мнения) на то, что сжигать людей в печах — плохо, а спасать их от печей — хорошо? Это простой вопрос. Попробуйте ответить. Если получится, можно перейти на следующий уровень сложности: является ли человеконенавистничеством утверждать, что когда врач орет на женщину, у которой горе, это однозначно плохо? Что когда врач, не спросив беременную женщину, приглашает к ней на УЗИ группу студентов, чтобы рассказать, что дети с такой патологией не живут, это однозначно плохо? Что когда врач говорит: «Не плачь, у тебя там там урод внутри, зачем он тебе?» — это однозначно плохо? Является ли человеконенавистничеством утверждать, что когда врач говорит «Мне жаль, что с вами такое случилось, вы в этом не виноваты» — это однозначно хорошо?» 

Анна Козлова

О том, почему в России так боятся вслух говорить о тяжелых, трудноперевариваемых переживаниях, а вместо этого предпочитают хранить покерфейс, уже давно написала психолог Людмила Петрановская в своем тексте о травме поколений , эту же мысль развили в другом очень популярном тексте — «Страна утраченной эмпатии» — я правда очень рекомендую к прочтению и то и другое, я бы вообще желала всем выучить эти тексты наизустьэто очень многое проясняет в российской и в целом постсоветской ментальности. Из этого всего следует, что трудности со способностью распознавать горе и сопереживать ему — это не вина, а беда. Собственно, вся эта история вокруг хорошей книги о том, как плохо в России с уважением к чужому горю — это очень наглядная иллюстрация этого грустного феномена.  

Ещё очень хорошо его прокомментировали в одном из закрытых сообществ: 

«Я думаю, что это дефицитарность (скорее травматической природы, чем нейробиологической) плюс психологическая защита. Хотя такие реакции от этого более мерзкими (для моего личного восприятия, по крайней мере) не становятся. Размышления, откуда ноги растут, примерно следующие. С внутриутробными детьми и младенцами культурно-исторически связан огромный ворох всякого мрака. Ну, при отсутствии контрацепции (и «изношенности» организма бесконечными беременностями) и при невозможности обеспечить младенцу нормальный уход (младенцы — существа довольно хрупкие, им нужны чистота и тепло, а не родиться, быть завернутым непонятно во что и быть положенным в травку, пока мать до заката в том самом поле работает) там смертей во всех вариациях такое количество, что это не оплакать. Включая инфантициды, которые оплакать как утрату по понятным причинам вообще сложно. И, в общем, отношение как к куску мяса — оно закономерно в определенном смысле. Ну сил никаких душевных на это всё не хватит. И если в традиционной культуре еще есть хотя бы ритуалы оплакивания, то ист ори я 20-го века с огромным количеством вообще смертей, в т.ч. детских и по принципу «в ыкосило всю деревню») — это вообще… Это часть про пасторали всякие и святые стародавние времена. Вторая часть — мы сейчас живем в мире людей, выращенных «по Споку». При всех моих претензиях к «традиционному обществу», одно там было сильно в пользу младенцев (тех, кто выжили, по крайней мере) — родители не жили парой в четырех стенах, ребенок не засыпал один в кроватке, ребенка всегда можно было сунуть кому-то на руки и сходить по нужде (и он в это врем я не орал один), ребенок не оставался один. А это всё же критично. У людей мало инстинктов («психологи считают», многие, что вообще нет ), но присутствие взрослого — это для младенца про выживание. Отсутствие взрослого — про витальный ужас. То есть вот буквально «я ору, ко мне не подходят — я умираю». С грудными детенышами что людей, что приматов, что ряда других млекопитающих — такого не должно происходить. Есть множество исследований, что на детях (по слову «госпитализм» можно гуглить), что на детенышах обезьян, показывающих, что при удовлетворении (хорошем, реально полном и качественном) всех телесных потребностей, но без тактильного контакта, либо умирают, либо вырастают мелкими, тревожными и агрессивными. Воспитание «по Споку» — это, конечно, не госпитализм, депривация не полная и травмирование психики не такое тотальное (а люди и особенно дети — существа пластичные, у них много восстановительного ресурса и компенсаторных возможностей), но тем не менее кормление строго по часам и ори 20 минут справляйся как хочешь, приучение к горшку в определенном возрасте и не важно, готов / не готов, засыпание категорически вне тактильного контакта, минимум тактильного контакта при просьбах младенца об общении или утешении (когда сыт, ничего не болит, сухой, но плачет — пусть плачет, а то разбалуем) — это такое, что в масштабах популяции не может пройти даром для этой популяции. Я не хочу сейчас стигматизировать всех, кого так «выращивали» (тем более меня выращивали примерно так же), но кто-то справился, а кто-то нет. И тех, кто не справился, — много. А отсутствие эмпатии к младенцам — это собственные младенческие дефициты чаще всего. 

Собственно, пока что все мои колонки можно объединить в одну невесёлую тему — «Почему в России так плохо относятся к матерям и детям». Это ведь правда так — к этой «группе лиц» в нашей стране относятся значительно хуже, чем в большинстве развитых стран мира. Мне хотелось бы писать о чём-то более позитивном, но сложно делать это, пока в этом месте так сильно болит. Это такая попытка сдвинуть этот камень, препятствующий нормальному течению жизни, с места.  

Например, вот что пишет в связи с этим обсуждением блогер Елена Модина: «Она считает, что «Посмотри на него» Анны Старобинец — человеконенавистническая книга, поскольку разжигает ненависть к целой социальной группе, к врачам. 

Интересно, давно ли Козлова лежала в больнице? В детской, например, с ребёнком. Когда человеческие честь и достоинство (охраняемые Конституцией, к слову), растираются в пыль и прах. 

Давно ли Анна Козлова проходила осмотр гинеколога в обычной муниципальной поликлинике, где на приём 10 минут, полный коридор очереди, и у врача потом полчаса закрыть отчёт после смены, когда гинеколог такой замудоханный, что не видит перед собой женщин — а видит только материал. А каждая женщина, входя в кабинет, чувствует себя мясом? 

Если что и может изменить нашу медицинскую систему, то мощная эмоциональная волна тех смелых, кто решается писать и говорить об этом ужасе и аде, об этой тюрьме за запертыми дверьми, о том, что надо — иначе». 

Глава хосписной службы Нюта Федермессер обсуждает с мэром , что нужно оказывать помощь женщинам с такой беременностью. Теперь об этом говорят на государственном уровне, обсуждается организация паллиативной пренатальной помощи. Лида Мониава начала говорить о такой помощи после выхода этой книги. Так «человеконенавистническая» книга реально меняет ситуацию с бесправием женщин, беременных обреченными детьми, к лучшему.  

В дополнение ко всему уже сказанному, почитайте, пожалуйста, как писательница Екатерина Шерга объясняет, почему в России не приживается так называемый жанр переживания травмы, а на тех, кто в нем выступает, нападают:  — она говорит о том, что не Анна Старобинец изобрела этот литературный жанр, и более того, во всём мире он чрезвычайно популярен.  

Сколько понадобится россиянам сменить поколений, прежде чем это проклятье утратит силу? Сколько часов психотерапии нужно, чтобы стереть эту печать стигмы на обсуждении горевания? Никто не знает. В любом случае, давайте попытаемся уже сейчас быть терпимее и добрее к тем, кому и так несладко.