Письма с 1906 по 1910 год Гумилёв и Ахматова по обоюдному согласию уничтожили сразу же после свадьбы. Трудно сейчас говорить о том, что собой представляли их отношения, - остались лишь скупые высказывания, воспоминания и дневниковые записи современников. Наверное, не стоит что-либо домысливать, Обратимся лучше к фактам - известным и малоизвестным, которые беспристрастно расскажут историю этой странной любви.

В апреле 1908 года Николай Гумилёв приехал в Севастополь, чтобы повидаться с Аней Горенко. Снова сделал предложение и снова получил отказ. Они вернули друг другу подарки, Николай Степанович отдал Анне Андреевне её письма. Она же, возвращая всё охотно, отказалась вернуть лишь подаренную им чадру. Гумилёв просил: "Не отдавайте мне браслеты, не отдавайте остального, только чадру верните..." Он хотел получить назад чадру потому, что Анна Андреевна постоянно носила её, потому, что она была самой яркой памятью о ней. Но дерзкая сказала, что чадра изношена, и оставила её у себя.

В следующий приезд Гумилёва Аня Горенко была больна свинкой. Влюблённому Николаю Степановичу она показалась ещё очаровательнее, чем прежде, и он сравнил её с Афиной Палладой. Этот комплимент был воспринят как издевательство: Гумилёв был заклеймён грубым, злым, бессердечным и изгнан. Он ушёл, но весь вечер простоял под её окнами, напрасно ожидая, что его позовут...

Однажды Николай Степанович обнаружил Анну Андреевну во дворе: Ахматова сидела в белом платье на скамейке и читала книгу. Эта картина вызвала такое благоговение у Гумилёва, что он не осмелился подойти к ней. Ахматова впоследствии часто вспоминала об этом эпизоде и говорила: "Молодым поэтам надо учиться такому отношению к женщине..."

Ты не могла иль не хотела

Мою почувствовать истому,

Твое дурманящее тело

И сердце бережёшь другому.

После одного из очень нежных свиданий Анна Андреевна вдруг заявила: "Я влюблена в негра из цирка, если он потребует, всё брошу и уеду с ним". Гумилёв отлично знал, что никакого негра не существует, что даже цирка в Севастополе нет, но всё же по ночам кусал руки и сходил с ума от отчаяния.

В 1909 году Аня Горенко провожала Гумилёва из Лусдорфа в Одессу. Николай Степанович всё спрашивал, любит ли она его. На что та отвечала: "Не люблю, но считаю вас выдающимся человеком". Гумилёв улыбался: "Как Будда или Магомет"

В то время Гумилёву и в голову не приходило, что Горенко талантлива: "Все барышни играют на рояле и пишут стихи". Пока стихи её были плохи, он со свойственной ему неподкупностью и прямотой говорил ей об этом. Но уже при составлении первой книги "Вечер" Николай Степанович понял, что Ахматова - настоящий поэт. И не ошибся: Анна Андреевна прославилась почти молниеносно. Гумилёв же всегда радовался её успехам...

В первый год после свадьбы, на Рождество, Николай Степанович купил на Невском большую коробку, обтянутую цветной материей, и наполнил её доверху, положив шесть пар шёлковых чулок, флакон духов "Коти", два фунта шоколада Крафта, томик Тристана Корбьера и черепаховый гребень с шишками, о котором Ахматова давно мечтала. Это был идеальный подарок для женщины, не особенно избалованной в детстве. Она была счастлива, как ребёнок, и прыгала по комнате от радости...

После женитьбы Гумилёв выдал Ахматовой вечный вид на жительство и положил в банк на её имя две тысячи рублей.

Зная о её дьявольской гордости, он хотел, чтобы жена чувствовала себя независимой и обеспеченной.

Снова заученно-смелой походкой

Я приближаюсь к заветным дверям,

Звери меня дожидаются там,

Пёстрые звери за крепкой решеткой.

Будем вместе, милый, вместе,

Знают все, что мы родные,

А лукавые насмешки,

Как бубенчик отдалённый,

И обидеть нас не могут,

И не могут огорчить.

Гумилёв всегда весело и празднично возвращался домой и по установленному ритуалу кричал: "Гуси!" Ахматова, если была в хорошем настроении, звонко отвечала: "И лебеди!" или просто, "Мы!" Николай Степанович, не сняв даже пальто, бежал к ней, и они начинали гоняться друг за другом. Но чаще на свои "Гуси!" Гумилёв не получал ответа и сразу отправлялся в кабинет, не заходя к ней...

Из логова змиева,

Из города Киева,

Я взял не жену, а колдунью.

А думал - забавницу,

Гадал - своенравницу,

Весёлую птицу-певунью.

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стёртые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

...А я была его женой.

Этот брак продолжался недолго.

Очень скоро Ахматова и Гумилёв поняли, что не подходят друг другу. Впоследствии Николай Степанович признался: "Если она и любила меня, то очень скоро разлюбила. Анна Андреевна почему-то всегда старалась казаться несчастной, нелюбимой, а на самом деле - о Господи! - как она меня терзала и как издевалась надо мной! Но до чего прелестна, и до чего я был в неё влюблён!"

Впрочем, и сама Ахматова позже не отрицала, что иногда была несправедлива в разговорах с Николаем Степановичем, огрызалась на него. Но до самой своей смерти - несмотря на многочисленные измены и увлечения - Гумилёв не разлюбил Анну Андреевну, она осталась для него главной любовью. Не только голос, но даже выражение лица менялось у Николая Степановича, когда он произносил имя Ахматовой.

Это было не раз, это будет не раз

В нашей битве глухой и упорной:

Как всегда, от меня ты теперь отреклась,

Завтра, знаю, вернёшься покорной.

Гумилёву тогда казалось, что раз они женаты, то ничто на свете не может их разъединить. Но характеры супругов были диаметрально противоположны. Гумилёв мечтал о весёлой домашней жизни. Для Ахматовой же брак был лишь жизненным этапом, ничего в сущности не менявшим. Ей по-прежнему хотелось мучать, терзать, устраивать сцены ревности с бурными объяснениями и примирениями - именно то, что Гумилёв терпеть не мог.

В результате оба были разочарованы. Но Николай Степанович всё-таки продолжал её любить и никогда, если бы она этого не потребовала, не развёлся бы с ней.

Знай, я больше не буду жестоким,

Будь счастливой, с кем хочешь, хоть с ним,

Я уеду, далёким, далёким,

Я не буду печальным и злым.

Когда Анна Андреевна сообщила, что хочет развестись с ним и выйти замуж за В. К. Шилейко, Гумилёва как громом поразило. Но он справился со своими чувствами и даже смог улыбнуться: "Я очень рад, Аня, что ты первая предлагаешь развестись. Я не решался сказать тебе, я тоже хочу жениться, - здесь Гумилёв сделал паузу ("На ком? О, Господи, чьё имя назвать"), но сейчас же нашёлся, - На Анне Николаевне Энгельгардт". И, поцеловав руку Ахматовой, Гумилёв отправился делать предложение юной Анне Энгельгардт, дочери известного профессора, в согласии которой он был заранее уверен.

Оба тепло относились друг к другу и после развода. Когда в 1920 году в Доме Искусств Ахматова в присутствии посторонних обратилась к Гумилёву на "вы", он отвёл её в сторону и стал жаловаться: "Почему ты назвала меня на "вы"? Может быть, тебе что-нибудь плохое передали обо мне? Может быть, ты думаешь, что на лекции я плохо о тебе говорю? Даю слово, что если и говорю о тебе на лекциях, то только хорошее". Ахматова была очень тронута. А однажды, вернувшись домой, Анна Андреевна нашла на столе плитку шоколада (в голодном Петрограде!) и сразу поняла, что приходил "Коля".

В августе 1921 года состоялась панихида по Гумилёву в часовне на Невском. О ней никто не объявлял, но всё же часовня была переполнена. Заплаканная Аня Энгельгард беспомощно всхлипывала, прижимая платок к губам, и не переставая шептала: "Коля, Коля... Ах, Коля!" Её поддерживали под руки, её окружали.

Ахматова стояла у стены. Одна. Молча. Но казалось, что вдова Гумилёва не эта хорошенькая, всхлипывающая, закутанная во вдовий креп девочка, а она - Анна Ахматова.

А ночью в небе древнем и высоком

Я вижу записи судеб моих

И ведаю, что обо мне, далёком,

Звенит Ахматовой сиренный стих.

Поскольку ни друзья, ни вдова, ни так называемые ученики Николая Степановича не собирали и не обрабатывали материалы по его наследию, этим занялась Ахматова. Занялась потому, что однажды ночью к ней три раза приходил во сне Гумилёв и просил об этом.

Подготовила Н. Горбачёва