Младшая дочка ходит вокруг тебя и разряжает, как елочку. Ты сидишь на детском стульчике, раскрашенном под хохлому. В принципе, он вполне мог бы под тобой сломаться, но пока держится. В руках у тебя телефон – а там, в вотсапе, естественно деловая переписка: надо срочно составить список чего-нибудь, «докрутить» заявку на грант, написать пресс-релиз, пост-релиз… На тебя последовательно надевают золоченый пластмассовый кокошник из Китая, крупные розовые бусы, повязывают на руки оранжевую и зеленую ленточки. А ты сидишь, загруженный ожиданиями тех, кто тебе пишет, и судорожными попытками этим ожиданиям соответствовать. Надо бы идти в соседнюю комнату, сесть за компьютер и работать. Но ты говоришь себе: ладно уж, посиди еще 10 минут в кокошнике, удели внимание человеку, старается же. Скоро должен прийти человек, проверяющий правильную работу водосчетчиков, думаешь: ему же, наверное, что-то надо будет заплатить, деньги у нас лежат в шкатулке малахитового цвета. Уже представляешь, как ты подходишь к специалисту по проверке водосчетчиков в золоченом кокошнике, достаешь из малахитовой шкатулки купюры и говоришь волжским басом: «Получай мастер-водомер, за труды свои!» А потом расписываешься на бланке: «Хозяин медной горы». Вообще, неплохая мысль – в момент стресса представить, что ты в кокошнике. Способность видеть абсурдность ситуации бывает целительной. Для многих моих друзей и ровесников абсурд – это то ключевое, на чем держится наше чувство юмора и отчасти наша жизнеспособность. В юности мы таскали с собой и читали друг другу книги Эдварда Лира и Даниила Хармса: «На крыше одного дома сидели два чертежника и ели гречневую кашу». Кажется, даже как-то инсценировали эту фразу на реальной крыше с реальной кашей. А еще у нас был пеший поход босиком от памятника Пушкина к памятнику Гоголю. Но вернемся к временам сегодняшним. Мне, например, кажется, что огромное количество происходящих сегодня мероприятий происходят только потому, что их устроителям просто скучно, надо чем-то заниматься. Но в целом, как говорил мой друг, существование всего этого ничем не лучше его отсутствия. Это своего рода ритуал, только без метафизического смысла, или лучше сказать игра. Дети хорошо умеют играть – они делают это с легкостью и весельем. «Папа, давай ты будешь человек, а я лемур, кстати, а как разговаривает лемур?» Вообще, особая тема детский юмор, замечали? Над чем смеются дети, особенно, совсем маленькие? Так сразу не скажешь. Над какой-то искристостью мира, над его одновременной восхитительностью и несуразностью. Мир прекрасен не только точностью ритмов, филигранностью форм, отточенностью фраз, но и разломами, трещинами, комической странностью. Я очень люблю джаз, особенно Телониуса Монка. Он играет, как будто взламывая аккорды, как будто играя неправильные ноты. Послушайте, если не слышали. Так вот, мне кажется, в жизни вообще и в семейной жизни в частности много джаза. Дети кричат и ссорятся, опрокидывают на пол горшок с землей, на балкон залетает голубь, на кухне подгорает второе. Но за этим можно услышать музыку: ломающуюся, странно гнущуюся, сбивчивую, но свободную и прекрасную. Кстати, Телониус Монк на свои выступления всегда надевал разные шапки – тоже иногда очень странные. Телониус Монк.