Почему мы увозим детей на лето из города — и чего от них ожидать после разлуки в несколько недель? Писатель Олег Батлук, как и многие сознательные отцы, отправил жену с сыном в деревню — и наступил на все полагающиеся в этом случае "грабли".

Наш педиатр как-то сказал о другом ребенке, еще одном своем пациенте: "Выбежал ко мне малыш, бледненький, худенький, с тонкой шейкой, типичный москвич..." Я после этих слов посмотрел внимательно на Артема. Я помню его еще таким румяным батоном вроде тех, которые в советских булочных красовались на лотках с привязанными к ним вилками. И те батоны, и моего сыночка одинаково хотелось помять, пожмакать. А сейчас что я вижу? Артем все больше становится похож на худосочный круассан или, того хуже, багет. "Типичный москвич".

От бледности и худобы, от тонкошеести и типичной московскости, короче, от греха подальше отправил я Артема с женой на все лето в далекую российскую провинцию, в настоящую деревню. Там у наших близких родственников свой большой дом. А помимо дома — собственный огород, цветы во дворе, кошка на заборе, курочки в загоне, одним словом, пастораль.

Конечно, мне пришлось принести в жертву несколько драгоценных месяцев общения с ребенком. Тех самых "вкусных" месяцев, когда гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя. Ну, или в гадкого лебедя — тоже бывает. Но выбор у меня был небогат: между собственным комфортом на одной чаше весов и Артемом в виде багета — на другой.

В конце концов, Пушкина тоже ссылали в Болдино. И неплохо так в итоге получилось, утешал я себя. Плюс я планировал навещать семью время от времени, как позволят дела. От моего маленького Пушкина меня отделяла лишь ночь на поезде...

Несколько драгоценных месяцев общения с женой мне тоже, конечно, пришлось принести в жертву. Разве я об этом не сказал? (Мамма миа, какая неловкость!)

Шесть способов разбудить родителей

Дело чести для Артема каждое утро — разбудить родителей. Он встает в своей кроватке, расположенной неподалеку от нашей, родительской, и начинается.

Сначала — артподготовка. "Папа, мама, папа, мама, папа, мама". И так десять минут. Ну, это на лохов рассчитано, сынок. Мы с женой — тертые калачи, лежим тихонько. Тут главное, как в саванне, — не пошевелиться. Иначе хищник отреагирует на движение и тогда — хана.

Потом — психическая атака. То же самое, но с модуляциями и ударениями. "Па-ПА! Ма-а-а-МА!".

После — дешевые спецэффекты. Как в фильме "Москва—Кассиопея". Обычно — рычание, типа мишка пришел, всем бояться. Мы с женой боимся, но другого, опять же, — пошевелиться.

Пару раз он громко пукал. Но это — не системное, скорее — случайность.

На этой стадии тактика Артема обычно приносит первые плоды. Мы полушепотом под одеялом начинаем препираться. Твоя очередь. Нет, твоя. Я вчера вставал. А я укладывала. И так далее.

Затем наступает черед Малого театра. Долгие тяжелые вздохи. Трагические, с надрывом. Как будто у парня за плечами три жены и пара стартапов. Следом — громкий смех. Причем такой специфичный, клоунский, с грассированием, я не знаю, как у малыша так получается.

Вот на этом этапе меня пару раз срубало. Я не мог сдержаться и начинал ржать. А это все, проигрыш, если папа ржет — значит, проснулся.

А последнее время Артем вообще стыд потерял. Прибегает к каким-то дешевым гэбистким приемчикам. Вот совсем недавно. Все чекпоинты прошли — и "мама-папа", и вздохи, и смех. Мы героически лежим, тихо, как шпроты. Я чуть руку себе не откусил, сдерживаясь, но не выдал себя.

И вдруг — молчание. Ни звука со стороны кроватки. Я несколько минут прислушивался. Все точно. Заснул опять. Лег обратно. У сыночка так бывает иногда.

Поднимаю голову над подушкой — и бац, game over: Артем стоит в кроватке в своей обычной позе суриката и, затаившись, молча поджидает жертву. Едва увидел, как я приподнялся, сразу: "Папа, папа, папа!". Это как очередь из автомата. И потом контрольный в голову: "па-ПА!".